ОСОКИН Марк Владимирович
Полковник медицинской службы Осокин Марк Владимирович родился в г. Ленинграде в 1937 году. Считает, что жизнь и служба сложились удачно – родился и вырос в самом прекрасном городе мира, остался в живых в годы блокады города во время Великой Отечественной войны, в то время как тысячи и тысячи моих сверстников погибли от фашистских снарядов и бомб, от голода и холода. Учился и закончил одну из лучших школ города и на всю жизнь запомнил своих замечательных педагогов, наставников, учителей. Директор школы – Макарий Георгиевич Баранов происходил из семьи русских православных священников и это, бесспорно, сказалось на формировании его характера и мировоззрения. Он преподавал психологию; был всегда подтянут, строг и вместе с тем добр, внимателен и доступен. Его любили, почитали и … побаивались! Состав преподавателей был, действительно, элитный. Достаточно сказать, что двое из них – преподаватель математики Марфа Дмитриевна Ивашенцева и преподаватель английского языка Вера Фёдоровна Смирнова были выпускницами ещё дореволюционных Смольнинских курсов. Наши «смолянки» пришли работать ещё в гимназию, помещавшуюся в этом же здании и проработали в этих стенах всю жизнь. Вспоминаю и всех остальных наших дорогих учителей. Они не только учили нас своим предметам, они воспитывали из нас граждан своей страны, учили, как вести себя – к примеру, так и осталась за нами привычка – уступить место в транспорте пожилому человеку, женщине и даже молодой девушке. Школа наша была мужская. Нас и учили вести себя по-мужски. А какие жаркие дискуссии разгорались у нас на уроках литературы, которые вели замечательные преподаватели - Николай Александрович Бажин и Раиса Ивановна Слободских. Эти уроки все мы просто обожали. Да, да – дискуссии, несмотря на суровые времена!
А как занимался с нами преподаватель физкультуры Борис Михайлович Марцинкевич – каждому ученику уделял строго индивидуальный подход, в выходные дни часто устраивал велосипедные экскурсии для старшеклассников. А уж чего стоило сдать нормы на значок БГТО или ГТО-1, ГТО-2, получить спортивный разряд! Причём всё это делалось не формально – нормативы должны были быть выполнены, приходилось тренироваться. Зато сколько гордости было у получивших заветный значок БГТО, ГТО или спортивный разряд по любому виду спорта.
Время было очень трудное – послевоенное. В нашей школе учились ребята – сироты из детских домов. Никаких конфликтов между ними и «домашними» детьми не было. Вот он – наглядный предмет правильного воспитания и внимания со стороны учителей. Не могу вспомнить ни одного негатива из своего школьного детства и юности. Правда, уже в весьма солидном возрасте я понял, что такое труд учителя. Я сам из учительской семьи – мать была преподавателем начальной школы, тётя – преподавала историю. Помню мать – Наталию Фёдоровну Соболеву, руки которой были вечно оттянуты «авоськами» с тетрадями, которые проверялись до глубокой ночи, да ещё и планы надо было написать. При всём при этом на «доске объявлений» всегда красовалось расписание дополнительных уроков для оболтусов, получивших плохие оценки. При всём при этом организовывалась отличная школьная самодеятельность, работали спортивные секции, велась воспитательная работа. Проводились пионерские и комсомольские мероприятия. И на всё это наши учителя должны были найти время и силы. И, теперь внимание – всё это за одну-единственную зарплату, никаких доплат не было! О величине этой зарплаты лучше и не говорить. И ведь работали люди, да ещё как! Да и мы ведь не были «пай-мальчиками из благородных пансионов!». Но работали с нами так, что все желающие поступить в ВУЗы, поступали – без взяток, связей и тому подобного. Хочется низко поклониться своим учителям, к сожалению, в большинстве случаев уже их светлой памяти, и признать, что сделали они из нас людей, подвергаясь самой настоящей эксплуатации и труд их по достоинству не вознаграждался!
Закончил школу и оказался перед проблемой - что дальше? То, что это будет служба в Военно-Морском Флоте, сомнений не было. Но вот куда «двинуть» учиться? Рассматривал два варианта – Высшее Военно-Морское Училище им. М.В. Фрунзе или молодая, но уже прославленная и известная Военно-Морская Медицинская Академия. Подал документы в Академию, выдержал все экзамены, был принят. Не знаю, что за «флотоводец» вышел бы из меня, поступи я в ВВМУ им. М.В. Фрунзе, но я впоследствии ни разу не пожалел о том, что мой выбор был сделан в пользу Академии.Я попал в замечательный коллектив. И по сей день с 1955 года мы все помним друг друга, регулярно встречаемся и чем можем, всегда помогаем один другому. Нашим курсом командовали офицеры-фронтовики - полковник медицинской службы М.И. Горошков, подполковник Т.З. Калюжный, капитан ІІІ ранга Наумов А.М., подполковник Полищук Н.Т., а после того, как в 1956 году стали мы Факультетом подготовки врачей для Военно-Морского Флота Военно-Медицинской Академии им. С.М. Кирова прибыл на наш курс заместитель начальника курса – О.Ю. Епифанов. Все наши командиры, как и профессорско-преподавательский состав были активными участниками Великой Отечественной войны. Фронтовики – думаю, что к этому слову добавить нечего. Удивительные люди – скромные, высококлассные специалисты, пройдя огонь и воду, и не только не ожесточившиеся, а сумевшие сохранить фронтовое братство, воинскую честь и исключительно гуманное отношение к людям. И в течение шести лет обучения в Академии, они со свойственной им добросовестностью не только учили нас специальности, а готовили к очень нелёгкой службе и жизни. Сколько времени и сил они отдали нам, обучая трудному искусству медицины, занимаясь в научно-практических обществах, приучая нас работать творчески, мысляще. И сколько же раз, уже врачами, в течение службы на различных должностях мы обращались к ним за помощью и советом. И всегда получали их!
Итак, в 1961 году закончил Академию и был направлен на одну из подводных лодок Северного Флота серии «С». Там я встретил молодую команду офицеров, самый старший из нас был командир – тому было 29 лет. Капитан III ранга Теплинский Борис Михайлович был моим первым командиром и, пожалуй, единственным за всю службу, который глубоко понимал роль и значение медицинской службы на корабле. В то время, явно не от большого ума, многие командиры и начальники считали, что врачу делать-то нечего и поэтому «навешивали» на него обязанности продовольственника, финансиста, секретаря первичной партийной организации, руководителя политзанятий с матросами. Всё это «съедало» основную массу рабочего времени врача с академическим образованием, мешало ему выполнять свои непосредственные служебные обязанности и явно не способствовало росту его профессионального авторитета. Мне вновь повезло – буквально после представления о прибытии, я услышал от командира: «Вы нужны команде прежде всего как профессионал. Поэтому – для Вас строго обязательны общекорабельные правила – присутствие на подъёме Военно-Морского Флага, контроль за состоянием здоровья и санитарным состоянием помещений. Остальное время работайте в поликлинике, госпитале. По субботам на подведении итогов будете докладывать мне о своих успехах. Продовольствием и деньгами будет заниматься мичман из минно-торпедной боевой части, который очень даже интересуется этими делами, к тому же будет просто счастлив «убежать» от своего, довольно строгого, командира боевой части». Лодка наша стояла тогда на заводе, она ремонтировалась и модернизировалась. В результате ремонта и модернизации по плану её автономность должна была увеличиваться, но условия обитаемости были таковы, что только молодость, здоровье и неизменный флотский юмор помогали всё это выдержать. Коридоры были сужены до того, что разминуться было невозможно, подводный гальюн был один, надводный – в надстройке, к комфорту не предрасполагал, так как снизу постоянно поддавала ледяная волна. Спальных мест на всех не хватало, устраивались, как могли. Но плавали и были готовы плавать, сколько прикажут. Несколько раз был свидетелем результатов качества работы призывных комиссий. Однажды в надводном положении на мостик поднялся молодой рулевой – сигнальщик, прибывший прямо из учебного отряда. Он, как положено, попросил разрешения заступить на вахту и, получив разрешение, полез в карман, извлёк оттуда очки, заботливо протёр их и, на глазах обалдевших старпома и вахтенного офицера, нацепил их на нос, после чего взялся за бинокль. И этот парень прошёл призыв и обучение в учебном отряде! Коком у нас служил здоровенный парень, призванный из колхоза, где работал трактористом. А вот у дизелей стоял вчерашний выпускник «кулинарного техникума», перед призывом работавший поварёнком в каком-то чуть ли не ресторане! В общем, много было весёлого! Но было и не всегда весело – однажды ночью будит меня дневальный (дело было на берегу) с таким докладом: «Товарищ лейтенант, в кубрике матрос умирает!» (Такая форма доклада звучала всегда, когда с кем-то что-то происходило не то: от головной боли до сердечного приступа. Поэтому реагировать надо было мгновенно!). В тот раз, действительно, дело было нешуточное. На заводе решили наши цистерны питьевой воды не традиционно цементировать, а покрыть этинолевым лаком. В рабочее время всё делалось чётко по инструкции – люди работали в средствах индивидуальной защиты, при вентиляции, ограниченное время. А тут нашлась «ушлая голова», решившая «отличиться» и послала эта «голова» матроса в рабочей форме, без страховки, без средств защиты цистерну «докрасить», с тем, чтобы утром доложить: «Вот какие мы молодцы!». Матрос надышался и через несколько часов были налицо все признаки отравления – пришлось срочно оказывать помощь и везти человека в госпиталь. Всё обошлось благополучно – в смысле здоровья матроса, но «раздача слонов» от командира была такая, что её, надо полагать, все запомнили на всю оставшуюся жизнь. Вот уж действительно: «Инициатива наказуема!».
Работы на лодке заканчивались, мы ходили на испытания, готовились к недалёкому уже переходу в свою базу – Лиинахамари. Тяжело пережили гибель своих товарищей-подводников на подводной лодке Б-37 и С-350 в г. Полярном, когда в результате так и не ставшей никому известной причине взрыва, погибли 122 человека. Командир стал ещё строже, ещё требовательнее, он регулярно проверял деятельность членов экипажа, состояние боевой техники. Моими медицинскими успехами был удовлетворён. Команда прошла диспансеризацию, санацию, я регулярно проводил осмотры моряков, в случае надобности лечил их сам, отправлял в гарнизонную поликлинику или в госпиталь, где всегда нам оказывался нормальный приём и помощь.
В один прекрасный день вместе с моим однокашником В.М. Строгановым (будущим Начальником медицинской службы Северного Флота), а в то время, как и я, «ремонтировавшемся» на заводе и жившем на той же плавказарме, в которую превратили старый заслуженный крейсер «Чапаев», мы обнаружили очень приличный операционный блок, а в нём ещё и отличного фельдшера срочной службы (служили тогда матросы четыре года). Возникла мысль, ну чего трястись в госпиталь с аппендицитом у матроса, когда можно и тут на месте с ним справиться). Готовили нас в Академии хорошо (никогда не забуду своих дорогих учителей – О.Б. Порембского, Ю.Б. Следкова, М.Ф. Мухина, П.А. Мелехова и многих-многих других, которые, не считаясь с временем и усталостью, учили и учили меня и моих товарищей. Ведь сами могли бы сделать за несколько минут то, на что тратили часы, уча нас. Правда, и нам хотелось научиться!). В общем, прооперировали мы с Валентином одного-другого, всё идёт хорошо. А матросам после операции положен отпуск при части, а условий нет. И поехали наши прооперированные домой долечиваться. А по бригаде слух прошёл: «Лейтенанты хорошо «режут»! А потом в отпуск!». И выстроилась к нам очередь, чтобы избавиться от зловредного отростка – у кого, действительно, болел, кто изображал болезнь, проконсультировавшись у опытного товарища, и все об одном твердят: «Чтобы в море не «прихватило»!». Матрос наш сообразительный. Всё идёт хорошо, мы с Валентином ходим гордые и известные хирурги, матросы едут в отпуск. Но всему хорошему наступает конец. Первыми всполошились командиры подводных лодок – надо в море выходить, а нужные специалисты-подводники дома восстанавливаются после операции. Обращаются на соседнюю лодку, а там та же картина. Что за напасть такая?! Но всё бы ничего. Заболел один матросик, казах по национальности, терпеливый, как партизан. А у нас всё готово, без проблем: «Пожалуйте на стол!». И, что называется, «влезли»! Ну не вывести проклятый отросток в рану, хоть тресни! Семь потов с нас сошло, подключился флагманский врач, ещё кто-то – ну никак! Дело кончилось тем, что призвали срочно на помощь начальника отделения Мурманского госпиталя. Тот тоже больше часа потел и сделал уникальную операцию – я таких больше и не видел и не слышал. Называется «десерозирование по Сапожкову» - длиннющий воспалённый отросток залез куда-то под печень, вот и пришлось высококлассному хирургу извлекать его из его же собственной оболочки! Полна чудес могучая природа! А матросик лежит молча, на вопрос о самочувствии один ответ: «Нормально!». Вот это мужчина! Мы с Валентином потом не отходили от него, а он уже через неделю был на ногах, ни в какой отпуск не просился, нам сказал: «Спасибо!» и вернулся к службе. Потом все участники операции вспоминали: «Ну не дай же Бог такое в море!». И ещё – с этого момента ключ от операционной твёрдо прописался в кармане флагманского врача, как он выразился: «От греха подальше!».
Прошло несколько месяцев службы, свыкся с экипажем, отношения были, лучше не бывает. И тут приказ – перевод на строящуюся атомную подводную лодку. Был готов к этому, ещё в Академии прошёл специальную дополнительную подготовку по радиационной гигиене и по радиационной медицине, познакомился с лечившимися в I Ленинградском Военно-Морском госпитале ребятами-подводниками, получившими переоблучение на атомной подводной лодке «К-19» (печально знаменитой «Хиросиме»). Но уж больно жаль было расставаться со своей «Эской», её командиром, экипажем. Вот тогда-то я хорошо понял, почему моряки так любят свои корабли, сродняются с ними. Ведь до этого был я, и неоднократно, на корабельной практике – и на надводных кораблях и на подводных лодках. Но практика есть практика, стажировка – это дело временное. А вот уж полноправным членом экипажа, начинаешь ощущать свой боевой корабль своим вторым родным домом – тут всё своё и все свои, поэтому и отношение ко всему особое – тёплое, ответственное и на долго.
Прибыл я в Москву за назначением. Получил его, получил массу инструкций по секретности, переодели меня («из секретности») в форму МВД и отправился я в Учебный центр в г. Обнинск. Прибыл, ещё раз выслушал и расписался за секретность. Хотя ещё в Академии, на курсах не мог понять, ну что тут секретного, когда нам показывали американский фильм об аварии на Лос-Аламосской атомной электростанции (но фильм был секретный!) . Что секретного в основах ядерной физики, которую я в старших классах учил и при поступлении в Академию сдавал на вступительных экзаменах? А слово «атомная подводная лодка» произносили шёпотом, хотя уже всему миру было известно, что бороздят эти лодки моря и океаны. Сейчас мало кто помнит о том, что создание отечественного атомного подводного флота началось с Постановления Совета Министров СССР от 09.09.1952 г. № 4098-1616, подписанного И.В. Сталиным «О проектировании и строительстве объекта 627». А первой в состав ВМФ 17.01.1959 г. была принята атомная подводная лодка «К-3» (впоследствии известная как «Ленинский комсомол»). Хороша была форма МВД; Н.С. Хрущёв тогда организовал очередную борьбу со взятками, так вот таксёры и официанты сдачу отсчитывали до копейки.
Учили нас в Центре здорово. Командовал Центром глубоко уважаемый всем Военно-Морским Флотом страны первый командир самой первой атомной подводной лодки Герой Советского Союза контр-адмирал Л.Г. Осипенко. Человек строгий, интеллигентный в лучшем смысле этого слова, прекрасный моряк, грамотнейший специалист.
Нашими преподавателями были офицеры первой атомной подводной лодки «К-3», участвовавшие в её строительстве, испытаниях, вводе в строй. Занимались мы и на самой первой в Советском Союзе атомной электростанции. Нас, врачей, небольшими группами направляли в Москву в Институт биофизики, где ведущие специалисты страны готовили по вопросам лучевой патологии. Подготовка заняла более года, закончилась очень серьёзными экзаменами и в конце 1962 года весь экипаж прибыл в Северодвинск, где на мощном судостроительном предприятии строилась наша подводная лодка. Трудно переоценить достоинства такой подготовки – весь экипаж вместе с инженерами и рабочими завода имел возможность принимать участие в строительстве, монтаже оборудования своего корабля, изучая его при этом до «винтика». К этому времени наша промышленность уже научилась строить атомные подводные лодки различных проектов. Были первые большие успехи – 17 июля1962 г. атомная подводная лодка «К-3» впервые прошла в подводном положении географическую точку Северного Полюса, нашла полынью и всплыла; были и первые трагедии – всем известна авария на атомной подводной лодке «К-19», когда экипаж героически ликвидировал последствия тяжёлой аварии, переоблучился, погибли восемь подводников.
Мы знали обо всём этом и готовились к будущим походам со всей ответственностью. Наша подводная лодка пр. 658 была в то время очень мощным и грозным оружием – мы были вооружены восемью крылатыми ракетами и большим количеством торпед. Лодка была очень крупная – 10 отсеков. Вообще, в период строительства нашей лодки, меня нередко направляли в море на заводские испытания на других лодках, где по тем или иным причинам отсутствовали врачи. Вспоминая свою службу на подводной лодке «С», я только удивлялся и радовался вначале условиям обитаемости – широкие коридоры; воды, сколько угодно – пей, мойся, даже стирай сколько угодно. Паёк был излишне калорийным – считалось, что эти калории защитят нас от ионизирующих излучений. Но эти калории ни от чего не защищали, а только откладывались на животах и прочих местах. Мы шутили на эту тему, что этот бы паёк, да морякам парусного флота!
Наконец, лодка была построена, её медленно спустили на воду. Испытания прошли быстро и успешно – построена лодка была надёжно. Стали готовиться к переходу в Западную Лицу. И вот тут началось – на лодку тащили всё, что где плохо лежало. Считалось, что на береговой базе каждый гвоздь надо будет «выбивать», а тут добра лежит, только бери! Натащили и того, чего по идее и приносить-то не следовало бы – застелили палубу каким-то синтетическим материалом, который долго издавал сильный запах, а на горючесть его никто не проверял. Зато уборку на таком покрытии делать было одно удовольствие. Уже с годами, наплававшись, побывав в аварийной ситуации, узнав об авариях на других лодках (с экипажами разборов этих случаев практически не проводилось!), я обратил внимание на очень неприятный и тревожный факт – каждому из нас полагался комплект спасательного снаряжения, были изолирующие противогазы ИДА-59, противогазы ИП-46, гидрокомбинезоны и очень дорогое водолазное бельё – свитер, рейтузы, шапочка. По идее, всё это должно постоянно находиться под рукой, но заботой командира отсека было так запрятать этот комплект, чтобы не дай Бог кто на бельё польстился. Так что найти его, причём мгновенно, стало весьма проблематично. А уж если кого на лодке «подсаживают» на выход в море, тут уж не поинтересуется никто (да и сам «подсаживаемый» то же) есть ли на него и где лежит его аппарат и снаряжение на случай аварии. Выявлен и ещё один совершенно недопустимый факт – в плавсостав попадают моряки, не умеющие плавать! Об этом свидетельствует горький опыт экипажа атомной подводной лодки «Комсомолец». В последние годы появились у подводников аппараты (ПДУ), которые они постоянно имеют при себе, но они обеспечивают изоляцию и дыхание в задымлённой атмосфере на 10-15 минут. Вообще, отношение к борьбе за живучесть людей в аварийной обстановке на подводных лодках заставляла желать, мягко говоря, лучшего – об этом свидетельствует трагедия атомной подводной лодки «Комсомолец». Ведь всё было – и плоты, и камера и надувная лодка, но не было тренировок и умения этим воспользоваться. В результате остались героические ребята с одним плотом, да и тот перевернулся кверху дном!
Ещё по поводу одного момента пришлось спорить с другом-механиком – появилась привычка приваривать аварийные буи, чтобы их не сорвало и чтобы лодку это не демаскировало. Но неужели же в ХХ-ХI веке не придумать, как их закрепить, чтобы они не вылетали на поверхность без нужды. Ведь это же единственное средство быстрого обнаружения и связи с аварийной подводной лодкой.
Ещё одно яркое воспоминание – учение по борьбе с подводными диверсантами. Назначается матрос, «упаковывается» в гидрокомбинезон, одевает аппарат ИДА-52, на поясе болтается завинченный водолазный нож (сразу его не выхватишь!). Обвязывается матрос несколькими «концами», два-три офицера (зачем-то!), два-три матроса, обязательно врач с укладкой неотложной помощи, на мостике старпом с мегафоном. Когда все приготовления закончены, «подводному бойцу» несколько раз проверят аппарат – на дыхание из аппарата и на дыхание наружным воздухом, и после этого его очень медленно начинают по борту лодки опускать за борт. Волнительный момент – голова скрылась под водой, пошли пузыри, все напряглись. От «бойца» подаётся сигнал (методом дёргания за конец!): «Всё в порядке!» «Ура!». Учение закончено. Два-три дюжих матроса вытягивают товарища на палубу, начинают «распаковывать». Несколько раз ловил себя на мысли – не дай Бог, если такое чудо-юдо встретится с настоящим боевым пловцом!
В общем, отработались мы по полной схеме и пошли в родную базу. Старшим на переходе был командир нашей дивизии контр-адмирал Н.Ф. Рензаев, лодкой командовал Н.А. Шашков (тогда капитан II ранга, в будущем вице-адмирал). Прибыли в губа Малая Лопатка в западной Лице. Над заливом нависли огромные серые скалы, покрытые мхом и чудом державшимися на них маленькими берёзками. На самом верху скалы выбиты слова адмирала С.О. Макарова «Помни войну!». На соседнем пирсе стояла плавказарма, на которой нам предстояло жить, ещё дальше – плавучая мастерская. Лодок в базе не было – все в море, кто на боевой службе, кто на отработке задач боевой подготовки. Я потом узнал, что жил, оказывается, в период «застоя». До сих пор не могу сообразить, что, где, когда и у кого «застоялось»! У нас жизнь была более чем интенсивная!
Представился начальнику медицинской службы 1 флотилии полковнику медицинской службы Д.П. Зуихину. Об этом замечательном человеке сказано много, сам я книгу написал о нём и о его преемнике полковнике медицинской службы В.В. Довгуше «Учитель и ученик». Встретил он меня очень хорошо, долго расспрашивал об учёбе, о личной жизни. Дал ряд ценных советов, потребовал изучать микроклимат лодки и ни в коем случае не скрывать заболеваемость личного состава, фиксировать всё – даже если и не могу поставить диагноза. Например, «головная боль», разобраться надо, чем она вызвана. Если сам не в состоянии, то следовало обращаться к старшим специалистам. Потом я понял, до чего же прав был мой начальник и недаром они легко нашли общий язык и поняли друг друга с его будущим преемником – В.В. Довгушей.
Началась активная боевая подготовка. Флагманский врач нашей дивизии подполковник медицинской службы Н.Н. Песков учил нас многому, но и требовал! Даже вызывал иногда недовольство, но только потом все мы поняли, насколько же он был прав – опытнейший морской врач-руководитель. Как настоящий моряк, он был просто влюблён в чистоту и порядок. Приучил к этому и нас, своих молодых подчинённых. Я в то время никак не мог понять, почему мне предъявлялись претензии за санитарное состояние пищеблока, но потом заметил – продовольственникам все «сходило с рук», а претензии начальство адресовало врачам. Приходилось мне «отбиваться» от претензий и за травматизм, хотя на поверку всегда выяснялось, что причина-то в нарушениях дисциплины, разгильдяйстве, хотя были, конечно, и несчастные случаи, от которых никто из нас не застрахован. Однажды пришлось мне популярно объяснять одному ретивому начальнику, откуда и почему венерические болезни берутся. Понял! Но остался недоволен медицинской службой. Так что прав был Николай Николаевич Песков, когда требовал строгого выполнения своих обязанностей и образцового ведения своей документации. Позже старшие товарищи научили меня: «Сделал – запиши, не сделал – запиши дважды!».
Следуя наставлениям Д.П. Зуихина и профессора Академии полковника медицинской службы В.Г. Чвырёва я активно занялся военно-научной работой, а в свободное время оперировал в 100 базовом лазарете – стоял такой домик на берегу залива, когда госпиталя ещё не было. Домик построили для академика А.П. Александрова – поэтому было там светло, просторно, а он взял, да и подарил его медицинской службе. Работали там классные доктора-хирурги В.А. Катонин, Круглова, на тяжёлые случаи вызывался опытный специалист Л.В. Малинин. Хирургическое хозяйство было всегда в идеальном порядке – за ним следила превосходная операционная сестра Алла Селезнёва. А руководил этим хозяйством майор медицинской службы В.М. Бухаров – отличный терапевт и организатор.
Но свободного времени у меня было мало – ещё раз повторяю – плавали много, и не только на своей лодке, но и на других в случае отсутствия по разным причинам там штатного врача. И не только плавали, сидя «на всякий случай», а очень активно занимались боевой подготовкой, проводили занятия по медицинской подготовке с личным составом, занимались научно-практической работой.
В скором времени пошёл я в свой первый дальний поход. Меня «подсадили» к Валентину Строганову, который к тому времени ещё не успел закончить курсы по хирургии, а я успел это сделать ещё в Северодвинске. А приказ гласил однозначно – без курсов по хирургии в дальние походы не брать и, хотя Валентин ни в каком «усилении» не нуждался, меня направили вместе с ним. Я был чрезвычайно доволен, мы все были патриотами, да и «науку» делать хотелось. Поход выдался, прямо скажем, нескучный – трижды пришлось разворачивать операционную, трижды выполнять аппендектомию своим товарищам. Тут выяснилось, что на учениях-то всё было ну просто отлично, а вот практически, столик для инструментов годился для чайного сервиза, а вот разложить инструменты на нём негде – пришлось импровизировать – делать дополнительную подставку. Все наши оперированные ещё до конца похода уже заступили на вахту, а вот один матрос преподнёс нам хорошую флегмону, а другой – совсем уж неожиданно, настоящую пневмонию. Со всем справились и я ещё тогда подумал, до чего же хорошо плавать вот так, со своим товарищем – врачом, надёжнее и увереннее себя чувствуешь. Конечно, никаких наград и благодарностей мы не получили. С наградами врачам дело обстояло туго. Но с гордостью пристегнули значки «За дальний поход», получили крепкое рукопожатие Д.П. Зуихина и его оценку: «Молодцы!». А это очень дорогого стоило.
На следующий день после возвращения из похода я уже стоял на подъёме Военно-Морского Флага на своей лодке и пытался сдать задачу № 1 Курса боевой подготовки. Естественно, Н.Н. Песков её у меня не принял, так как никто во время моего отсутствия её не готовил. Пришлось засучить рукава и готовиться к передаче и готовиться к очередному дальнему походу уже на своей лодке. Успел я обработать материалы, полученные во время похода по определению параметров обитаемости, состоянию здоровья личного состава (очень активное и заинтересованное участие в исследованиях принял В.М. Строганов) и сделать несколько докладов на научно-практической конференции. С тех пор я это делал регулярно и с большим интересом. И снова море, и снова дальний поход – одни за другим. Запомнился «эксперимент» по повышенной боевой готовности – главная энергетическая установка выведена (моторесурс бережём), электропитание с берега подаётся (лодка-то у пирса), экипаж живёт на лодке и дальше пирса шагу ступить не имеет права. По мысли начальства, лодка в считанные минуты отходит от пирса, командир получает задачу по связи, энергетическая установка вводится в действие уже в море. Всё продумано, вот только про людей забыли – жить в «прочном корпусе» было «круто». Мне досталось – начались гнойничковые заболевания, простуды. Мыться отпускали на плавказарму по очереди – бегом туда, 20 минут душ, бегом обратно. Начались ошибки в действиях экипажа. Дело кончилось тем, что командир ракетной боевой части во время проворачивания механизмов открыл крышку ракетного контейнера, затем приказал его опустить, забыв закрыть крышку, которая тут же и отлетела. Вот тут начальство сообразило, что люди-то должны когда то и отдыхать, и придумало новую форму готовности – экипаж живёт на плавказарме, которая стоит на середине залива, лодка пришвартована к ней и по команде экипаж горохом сыплется на свои боевые посты. Это уже было легче. Но везде и всюду сопровождал подводников бич – гиподинамия. С ним боролись все, кто мог – командиры (кто потолковее и сам не ленивый), полковник медицинской службы Д.П. Зуихин, врачи подводных лодок, но всё равно вес за поход набирали, сердечно-сосудистая система, мышцы явно слабели. Теперь, говорят, ситуация улучшилась – есть на лодках спортзалы, тренажёры, бани.
Приходилось неоднократно оперировать. Один случай хорошо запомнился – пришлось далеко в океане оперировать лейтенанта, который до того «дотерпелся», что удалил я у него буквально чёрный, гангренозный отросток. Выяснил, что его ещё прямо с выпускного бала доставили в госпиталь с приступом острого аппендицита, «понаблюдали» до утра, приступ прошёл, он и попросил его отпустить. Отпустили, зная куда пойдёт служить молодой специалист. И вот «взорвался» этот самый аппендикс, но уже далеко-далеко от госпиталя и моим ассистентом на операции был будущий Герой Советского Союза капитан I ранга, а затем Заместитель Председателя Госдумы по обороне, а тогда лейтенант – командир электронавигационной группы В.П. Лушин. Его мать, опытный хирург, хотела, чтобы сын стал врачом, но он избрал другой путь. Однако, к медицине относился с большим уважением, до конца жизни хранил у себя как реликвию медицинскую шапочку, в которой принимал участие в операции. К большому сожалению, этого ещё далеко не старого, очень достойного и хорошего человека уже нет в живых.
Ещё один поход запомнился. Тогда весь экипаж оказался отравлен парами ртути. Определить, что это за отравление, в море было невозможно. Экипаж держался геройски, я мог оказывать только симптоматическую помощь. Троих членов экипажа пришлось всё же передать на надводный корабль, который доставил их в госпиталь в Александрию – и там окончательный диагноз поставлен не был. Прислали к нам на лодку двух специалистов очень высокого класса – подполковников медицинской службы Жердева Г.М. (с кафедры военно-морской и радиационной гигиены) и Бухарина Е.А. (НИИ ВМФ). Они оба находились в служебной командировке на надводных кораблях и были направлены к нам на лодку. Из аппаратуры у них не было ничего. Выслушав мой доклад, осмотрев больных, они подтвердили моё мнение о токсикологической причине поражения. Но вот чем? На это нам не дали ответа ни справочники, которые я всегда брал с собой в море, ни клиника поражения. Двое моих старших коллег получили приказ оставаться на борту, доклад об оказании помощи лодке прошёл по всем инстанциям, а мы продолжили выполнение боевой задачи. Командир Н.А. Шашков старался по мере возможности выполнять нашу рекомендацию – ночью подвсплывать и вентилировать лодку атмосферным воздухом. Наконец мы отправились в родную базу. Накануне всплытия я отобрал в герметичные камеры пробы воздуха из отсеков, собрал у десяти матросов, которые чувствовали себя наиболее скверно, суточную мочу. При подходе к базе нас встретило медицинское усиление, оказавшееся инфекционистами. Они осмотрели экипаж, всем сделали посев на дизгруппу, а десяти заметно больным ещё и ректороманоскопию. После этого в базу пошло радио, что заболевание неинфекционное и мы получили разрешение швартоваться к пирсу. Встречали, как героев – приятно вспомнить. На пирсе было всё командование флотилии, полковник медицинской службы Д.П. Зуихин и вся элита медицинской службы Вооружённых Сил, которая прибыла на очередную научно-практическую конференцию флотилии. Я доложил подробно обо всём, что произошло, о самочувствии экипажа, об оказанной помощи. Лично передал в токсикологическую лабораторию Северного Флота, которая тут же развернула свою работу, пробы воздуха и мочи больных. В лодку спустились маститые терапевты – генерал-майор медицинской службы Е.Е. Гогин, полковник медицинской службы Емельяненко М.И. – из Военно-Медицинской Академии, Главный терапевт Северного Флота полковник медицинской службы Коньков А.В.. Я сопровождал их, давал разъяснения. Их мнение было однозначно – да, какое-то непонятное поражение, весь экипаж надлежит госпитализировать в спецотделение Главного госпиталя Северного Флота – мощного лечебного учреждения с очень большими диагностическими и лечебными возможностями.
Я чувствовал себя очень слабо, в походе боялся, чтобы не случился какой-нибудь аппендицит – стоять на операции было бы тяжело. Помню и командира – человека не только сильного, а могучего, который перебрался в центральный пост, сделал себе лежанку из тулупа и не уходил оттуда практически весь поход. До сих пор помню и его слова, сказанные лично мне: «В сложившейся обстановке Вы – врач и я – командир, не имеем права на слабость. Ежедневно обходите отсеки, делайте всё, что можно, для помощи экипажу».
